Одинцовский Мавр

Владимир Макаров один из классиков современной наивной живописи. Классик, что называется, по факту, ибо искусствоведы не торопятся вписать его в рамки жанра, но его фамилию можно встретить в практически любом посвященном этой теме каталоге и на большинстве «наивных» выставок. 11 июня Владимиру Ивановичу исполняется 75 пять лет. Ну а дальше – слово главному герою.

Только в солидном возрасте я нашел достаточно времени для занятия искусством. Жизнь в Москве была бесконечной суетой, постоянным движением, какими-то стремлениями, о которых теперь не упомнить. Тогда у меня было очень много знакомых. Приехав в Одинцово, я прилично оторвался от московской жизни. Тут вечерами появляется возможность работать. Когда работаешь, приходят идеи. А когда много идей рано или поздно начинаешь выставляться. Когда выставляешься, появляются новые интересы для общения в художественной среде. Ну и закрутилось.

Отсутствие академической техники меня никогда не угнетало, но все равно я понимал, что мне этого не хватает. Учиться не было смысла: я нашел свой стиль и тратить пять лет на учебу, чтобы прийти к тому же самому? Нет, было уже поздно. Ну не умею я писать руки и пальцы. Не умею. И что? Ну да, приходится по много раз переписывать.

В восьмом классе я нарисовал любовь. Меня об этом попросил одноклассник, уж не знаю, почему он решил, что я на это способен. Я нарисовал пару красивых молодых людей. В том возрасте мы, разумеется, много думали о сексе, так что это была любовная сцена. Во время обучения на втором курсе института мне несколько ночей подряд снилось, что я рисую свой автопортрет. И потом еще несколько ночей я потратил, что бы написать его в реальности. Купил холст и три краски: голубую, белую и черную. Отчего-то мне показалось, что этого достаточно. А потом надолго бросил живопись, словно кто-то проверил, на что я способен и отпустил. Автопортрет сохранился, он войдет в каталог, который сейчас готовится к печати.

Однажды я разорвал все свои работы и выбросил после того, как меня сильно оскорбила одна знакомая художница. Я тогда находился под сильным влиянием Ренуара и пытался писать женские образы в его стиле. Она пришла ко мне в гости, посмотрела картины и высказалась в том смысле, что настоящим художникам сейчас тяжело жить и зарабатывать, а теперь еще дилетанты лезут в искусство, хотя и рисовать толком не умеют. Меня это здорово задело.

Я завидовал своему сыну, когда тот учился на художественно-графическом факультете. На втором курсе Марк стал настоящим художником, он выставлялся, его покупали. Я тогда серьезно живописью не занимался, но много ходил на выставки, иногда пытался написать что-то в стилистике понравившихся картин. Сын, глядя на мои старания, как-то сказал «почему у тебя все картины такие маленькие? Напиши что-нибудь большое и видное, портрет например». А потом сообщил, что видел у себя на факультете объявление галереи «Дар», в которой как раз интересовались начинающими. Я отнес туда свою единственную крупную картину «Обнаженная в кресле». Работа понравилась, и меня спросили «У вас, наверное, еще что-нибудь есть?»

Я уже был готов к тому моменту. Днями и ночами сидел и писал. В голове было множество сюжетов, жанров и планов, которые следовало реализовать. Я писал без перерыва и каждые два-три дня приносил новую картину. А потом в галерее появились иностранцы, которые покупали наши работы. Несколько моих картин купили сразу, причем заплатили долларами. Я тогда работал в обычном НИИ и никаких долларов там, разумеется, не видел. И, помню, получаю я эти доллары, иду в приподнятом настроении по Большому каменному мосту и думаю «Ах ты, Макаров, сукин сын! Тебя уже покупают».

Многие спрашивают, почему на всех картинах у меня одна и та же женщина? Ну да, есть женщина, в которую я был когда-то сильно влюблен. Но я не пишу ее специально, рука сама вырисовывает этот образ. Понимаешь, большинство мужчин всю жизнь любят один и тот же тип женщин. А у женщин похожее отношение к мужчинам. Вот таким образом все и происходит. Я никогда не пишу с натуры, я кабинетный художник.

Ничего сексуального в моих картинах на самом деле нет. Раньше вообще считалось, что любая демонстрация обнаженного тела это нарушение живописной этики. Ситуация давно изменилась, на выставках можно встретить все, что угодно. У меня есть одна работа, называется «Семинар философского факультета». Толпа людей встает из-за стола и цепочкой идет к пруду. Они все обнаженные. У некоторых эрекция. Это сексуальная картина? Эротическая? Я не знаю. Недавно одно учреждение изъявила желание ее купить. Я загнул порядочную цену - пока молчат.

Как-то раз я принес очередную картину в «Дар» и искусствовед Богемская сказала, что ей эта работа не слишком нравится. Только она отошла, как ко мне подбежала француженка и стала говорить что-то вроде «Мне! Мне! Я куплю!» и сунула номер своего телефона. Мой сын Саша (сын В.М. переводчик – Г.Б.) поговорил с ней о чем-то по-английски, они договорились. Потом приехали. Это был, кажется, 94-й год, французы ужасно боялись. Когда мои сыновья пошли их встречать, и они долго рассматривали их через окна машины – вдруг банда? Это как раз и был пресловутый всплеск интереса к русской живописи со стороны зарубежных коллекционеров. Не стоит их идеализировать. И эти французы, и испанцы, с которыми я работал позже, и израильтяне – все они были ужасно жаднее, биться приходилось за каждый цент. Им почему-то казалось, что в России можно все получить даром. Там они продавали эти картины по пять тысяч долларов, а нам платили в самом лучшем случае девятьсот.

Я назвал себя Мавром. Случайно или нет, не знаю. Я пишу эпоху, в которой живу. Все жанровые и бытовые сцены, все мои работы это в первую очередь мое время и моя эпоха. А как иначе все это потом может быть выражено? Есть и другие художники вроде меня – своего рода остатки соцреализма, а скорее реализма вообще. Одни израильский коллекционер показывал мне свое собрание, которое он скупал по всему миру и там очень много жанровых сцен. Каждое государство создает свой миф жизни. Старые голландцы писали обыкновенный быт, но я до сих пор в восторге от того, что они делали. Я не могу писать так, как старые голландцы. Один искусствовед в своей книге назвал меня мастером сюжетных городских сцен, для меня это приятнее, чем любые другие похвалы.

Сейчас в моде соцреализм. В свое время все от него плевались и пальцем показывали. Все писали вождей, плакаты, демонстрации, рабочих за станком и все прочее в этом духе. А теперь соцреализм это самый успешный, в коммерческом отношении, жанр живописи. Речь, естественно, идет об аутентичном соцреализме, картинах, написанных во времена СССР. Сейчас работать в этом жанре уже физически невозможно – в любом случае это будет стилизация.

Я живу в Одинцово 20 лет, точнее, уже на несколько месяцев больше. После развода пришлось менять квартиру, которую мне выделила Академия наук. В Москве можно было рассчитывать только на коммуналку, но в то время я уже серьезно занимался живописью, и мне была нужна полноценная однокомнатная квартира. Я и прежде бывал в Одинцово, город произвел приятное впечатление и когда появилась возможность сюда переехать я сразу согласился. Удаленность от Москвы это и достоинство и главная проблема: если я еду на выставку, то картины приходится везти с собой. Мне это уже тяжело, поэтому чаще я предпочитаю попросту не участвовать в некоторых из них. За 20 лет город сильно изменился, раньше тут были в основном дачные участки, мы с сыновьями гуляли, можно было на велосипеде покататься. Теперь народу стало больше везде понастроили заборов. Сейчас это уже микрорайон Москвы, куча магазинов и торговых центров, а простых вещей вроде недорогой столовой или прачечной не найти. Я живу в трехэтажном доме, где раньше селили руководство местного кирпичного завода. Обещают, что вскоре всех нас переселят в новый, 24-этажный.

Мне жаль почти каждую работу, которую продаю. Сейчас у меня дома около 150 картин, больше сотни я продал и еще столько же подарил. Недавно ко мне приезжал коллекционер из Мадрида и вынес на кухню те вещи, которые собирался купить, так мне каждую было жалко буквально до слез. Я их отдавал по 130 долларов за штуку, для наивного художника цена неплохая. Когда мы с ним лаялись из-за денег он сказал, что в Мексике может купить примерно тоже самое по 35 баксов. Я ему сказал «Ну так и покупай. В Мексике, наверное, можно ходить в набедренной повязке, а мне тут, как минимум, пальто нужно».

Человек всегда рождается с чем-то, он не рождается пустой.

Георгий Белов

18.226.96.61