Я уезжала из Латвии.
Пассажиров было немного. Села в поезд. Встала у окна и увидела на перроне две группы людей. Еврейская семья прощалась с родственниками. Мать громко говорила: «Я тебя обожаю. Прошу, приезжай. Передай привет Софе. Скажи Мире, что мы ждем».
Отец, полный немолодой человек в шортах, утирал пот со лба и просил: «Хватит, Фаня, отпусти людей, ты их замучила». Фаня не хотела расставаться, да и родственники не хотели отпускать Фаню. Они долго обнимались, опять вдруг начинали вспоминать кого-то в Израиле или в Америке, и обсуждали, как он хорошо живет. Фаня неожиданно вскидывалась на своего мужа и говорила: «Ты что, не понимаешь, сколько нам лет? Может, мы приехали сюда в последний раз!»
А жизнь на перроне была у каждого своя. У фонарного столба стояли две женщины. Они открыли бутылку коньяка, разлили по пластиковым стаканам, выпили сами, и подозвали к себе двух подростков-сыновей. Плеснули коньяка и им. Те радостно опрокинули и все отъезжающие загрузились в вагон.
- Боря, - протянул руку старик в шортах.
Познакомились. Боря оказался человеком общительным. Рассказал, что они с сыном – музыканты и играют в знаменитых оркестрах. Показывая на своего сына, гордо произнес: «Запомните его имя. Его зовут Александр». Не запомнить его имя было невозможно, потому маленький внук и Сашин сын, сидя у окна, спрашивал: «Сашуля, Сашуля, а туалет уже открыли?», «Сашуля-Сашуля, а что мы проезжаем?», «Сашуля, Сашуля, а танк сильней подлодки?». Ему было интересно все.
Сашуля не обращал внимания на вопросы сына, и резался с Фаней в карты. Боря терпеливо объяснял внуку, что туалет откроют через сорок минут. Проехали неизвестную остановку потому, что надпись было не успеть прочитать. Сильнее танк или подлодка – это смотря, где они встретятся, на суше или на воде. Потом они с дедом стали разгадывать кроссворд.
В соседнем купе шла пьянка. Женщины допили бутылку коньяка и принялись за вторую. Их сыновья беспрестанно ходили курить, и весь дым из тамбура полз в вагон. Было жарко и душно. Полупьяная попутчица, глядя на Борю в упор, сказала: «Везет же некоторым. Их дети сидят на месте, не бегают, а наши - то курить, то в вагон-ресторан, то огрызаются. И почему так: одним - все, другим – ничего?». Я пожала плечами. Женщины были сильно пьяные. Разговаривать с ними не хотелось. Их дети, честно говоря, были довольно тупого вида. Боря позвал меня играть в города. Я с радостью согласилась.
Боря рассказал, что он побывал во многих странах мира, играл на свадьбах и похоронах у знаменитостей, в камерных ансамблях и в больших симфонических оркестрах. Он очень благодарен своей Фане, потому что, пока Боря был в разъездах, она вырастила такого парня и выучила его музыке. А ещё Фаня вЫходила Борю после обширного инфаркта. Третьего по счету.
Её слова там, на перроне, что, может быть, они в Латвии в последний раз, были не для красного словца, потому что каждый день Бориной жизни и каждое его движение – это риск. В этот момент со второй полки свесился подросток, тот самый, чья мать заканчивала уже вторую бутылку коньяка. Он спросил Борю: «А в Южной Африке вы были? Правда, там черножопых за людей не считают?». И не дождавшись ответа, включил магнитофон. При всем желании, ответ услышать было невозможно, так как из магнитофона грянуло: «Владимирский централ, ветер северный».
Боря поморщился устало и сказал: «Мальчик, я вижу ты очень любознательный, очень хороший парень. И у тебя такое доброе лицо. Ты не мог бы сделать эту штуку потише? Или наушники надень». Парень ничего не ответил и ушел курить. Музыка гремела ещё минут двадцать, пока любознательный парнишка не отрубился, вернувшись на свое место. Боря тихонько нажал на кнопку, и наступила блаженная тишина.
А в это время пассажирки принялись за третью бутылку. Я с удивлением наблюдала за бесконечным процессом. Они стали приставать, приглашая выпить. Все отказывались. На зов решил пойти Борис. Он просто хотел поболтать в соседнем купе, вошел к ним и присел на краешек нижней полки. У «любительницы абсента» изменилось выражение лица.
Она сказала холодным, надменным тоном:
- А вот именно вас я здесь видеть не хочу.
- Ты чего, Рита, опупела? – спросила её подруга.
«Что за бесцеремонность! – продолжала возмущаться надменная. – Вошел так нагло, сел, не спросясь, сразу видно, кто такой. Я ведь к нему не лезу. Мне вообще они по барабану! Он сам к нам лезет. Сидит, хвалится, про то, как он играет, да где он побывал. Национальная черта.
- Ты опупела? – опять спросила её подруга.
- Ничё я не опупела, - сказала надменная. – Просто не хочу, чтобы он здесь сидел.
Боря встал, низко поклонился и сказал:
- Простите, я вас понимаю.
Всё было, как будто бы в кино, ну в каком-нибудь старом латышском кино про войну, оккупацию, гетто и все такое. Было жутко, противно. Боря мне улыбнулся и вышел. Я хотела уступить ему свое место, но он шепнул: «Ну что вы. Это наша с вами судьба». Он подумал, что я тоже еврейка.
Ведь даже великие физиогномисты не могут по моему румяному лицу определить, кто же я по национальности: на четверть латышка, наполовину украинка, на одну восьмую полька, по паспорту русская, а смахиваю на еврейку.
Минут десять все молчали. Надменная прервала тишину и стала рассуждать о том, как быстрей доехать от Рижского вокзала до Савеловского, а там уже рукой подать до ее родной Бессоновки. Как удивится мать, ведь едут они без предупреждения. А вдруг есть дорога до деревни, ведь могли же туда дорогу проложить.
- Ну, это уж ты не надейся, - ответила ей подружка. – Чё-то я за десять лет не видела ни одной новой дороги. Ты здесь забыла, что в России другие правила. У нас не строят. У нас воруют.
Железнодорожная полоса становилась все грязнее и грязнее, пакеты, бумажки взметались ввысь от ветра. Покосившиеся домики все больше намекали на то, что мы уже в России. Мальчишки, стоящие на насыпи, кинули в поезд камнем, но не добросили. Начал накрапывать дождь, а потом пошел все сильнее, сильнее, стало холодней и стекла принялись заливать мутные потоки. Дело к осени.
Надменная долго смотрела в окно, а потом задумчиво произнесла:
- Слезами родина встречает меня. Слезами.
Эту фразу она повторяла много раз. Она видимо, забывала, что уже говорила её, так ей понравился этот образ. Много лет живет на чужбине, а теперь едет в Россию, в далекую дикую Бессоновку, чтобы убедиться, какой правильный выбор она сделал, когда вышла замуж за иностранца.
- Слезами встречает меня родина, слезами, - в сто первый раз со значением в голосе произнесла она.
Я выскочила в коридор, потому что одна только мысль вертелась у меня в голове. Ну, думаю, блин, голубая кровь, на твою пьяную рожу посмотришь, точно слезами обольешься.
Я это только подумала, а вслух не сказала. Теперь жалею. Такие вот дела...
РЕЦЕПТ
Сварить мелко натертую на терке свеклу. Добавить много рубленой зелени, свежий огурец, забелить кефиром. Можно добавить небольшую русскую ноту: рубленые крутые яйца. Но и без них латышский холодный суп хорош.
Продолжение "Кулинарных баек Ирины Михайловны" читайте в следующую субботу!
18.119.107.96
Написано хорошо, но к пьяным лучше не лезть - себе дороже, как показывает печальный опыт многих сограждан.
Вообще-то я не писала, что куда-то влипаю. Точно. "Иностранцы" - вещь бесполезная. А люди - полезная. А мы все - люди.