Смешная

… так и появляются друзья

Звонок в половине пятого утра.

— Милая, прости. Я не мог иначе, понимаешь?

— Эммм… Наверно. А что случилось?

— Ты не сердись, пожалуйста. Но я не мог, никак.

— Совсем?

— Ну, да.

— Бедненький…

— Ты уже спишь?

— А сколько времени?

— Пять.

— Наверно, сплю. Спала.

— О, прости! Я тебя разбудил.

— Нет, что ты! И что же было дальше?

— В смысле?

— В прямом. После того, как ты не смог никак, на что я не должна сердиться.

— Ты ушла.

— Правда? Вот я дура-то…

— Свет… Это ты?

— Здорово. Ты вспомнил, как ее зовут. Я теперь тоже запомню. Нет, это не я. Я — Таня.

— Извините, я не хотел…

— Ладно-ладно! Не хотел он… Не хотел бы — не звонил. Позвонил — молодец. Я уже проснулась, так что с вас причитается, молодой человек. Мне вставать через час… Только не вздумайте вешать трубку, ваш номер определился, а я могу перезвонить в самый неподходящий момент. Давайте, рассказывайте. Почему вы позвонили Свете, а попали ко мне.

 

Утро было солнечным. Дима дозвонился Свете, перезвонил мне и рассказал, как он ее любит. Почти в деталях. Я посоветовала еще немножко деталей и поехала на работу.

Вот так и появляются друзья.

Инструкция по разводу или Оно было Черное…

Развод в жизни женщины иногда случается и даже в первый раз. Характеризуется острыми приступами необъяснимой свободы. Стандартное лечение — море и смена имиджа. Некоторым еще помогает клин-вышибала, раза три в сутки. В таких случаях родственники и остальные сильно близкие товарищи всегда готовы напомнить о том, какие преимущества имеет свобода, которую имеете вы. Те из женщин, кто не нашел в себе силы почувствовать свободу, многое потеряли и остались замужем. Но это уже другая смешная история.

 

Итак, море. До него, как правило, надо добираться. Обычно это происходит посредством самолета. Вы садитесь в самолет впервые в жизни, с грустью признавая, что так и не успели пожить, а то, чем вы до этого занимались суть томление духа и суета, что это все лишь разминка перед чьим-то стартом, а тут уже и на небесах оказались, минут пять полет нормальный, только крылья в ушах свистят. То, что у вас когда-то мог быть слух, доказывает полное его отсутствие после полета. Видимость нормальная, слышимость нулевая. Но это все лирика.

Свобода-то пока еще шепчет. Значит, вперед! В парикмахерскую. Не удивляйтесь, обнаружив свои волосы прямо на полу: такое иногда случается, когда люди стригутся. Все, отрощенное в период замужества, надо смело сносить, вместе со скальпом. Поверьте, облегчение, которое вы испытаете — незабываемо. Минут пятнадцать. Предупреждение: не стоит сразу по истечении этих минут смотреться в зеркало. Растяните удовольствие. Побудьте загадочной для самой себя. Да и парикмахера не стоит расстраивать.

Сменив имидж напрочь, можно приступать к смене обстановки. Вот тут-то сама жизнь предоставляет вам шанс почувствовать ее прикус.

Местечко, к примеру, Пшада. Серпантин местного разлива на скорости. Экшн уже не ждет за горами, вы будете смеяться, но потом. Можно ограничиться обмороком, но тогда вы пропустите самое интересное. Свою истерику.

Серпантин. Серпантин. Предпоследняя мысль. Серпантин. Последняя мысль. Серпантин. Серпантин. Дежавю мысли. Минянет.

Предел совершенства. Слышимость и видимость нулевая. Как у новорожденного. Пора начинать жить.

А начинать следует с растягивания удовольствия. Да, вы на море. И что с того? Не торопитесь, а то успеете. Пару дней побудьте на горной речке, к примеру. Ныряние с открытыми глазами поможет вам избавиться от пробок в ушах, а также даст возможность убедиться, что голубой цвет воды — вовсе не особенное видение фотографа. Как только ваше сознание обогатится всеми водяными колористическими спектрами — все. Вы готовы к встрече с прекрасным и соленым.

Вот оно. Море. Еноты на руках аборигенов смачно, по-южному, улыбаются в камеру.

Дыня. Пиво. И вызов всего организма в глазах: «До следующего мужа я абсолютно свободна».

 

Несколько кадров для истории. Пара булыжников в море. Все. Можно и окунуться.

Погружайтесь в море до тех пор, пока не выйдете из берегов осознания своей значимости. Пусть единение произойдет помимо вашей воли. Поверьте, это приятно. К тому же запоминается.

Отдыхайте, обновляйтесь, радуйтесь. Ловите момент, ибо и он пройдет.

Пусть единственный вопрос, тревожащий вас, будет таким:

 

— Господа, а какое это море?

Монолог

Все. Решено. Так и сделаю. Начнется другая жизнь, сразу же! Ведь это не сможет пройти незамеченным. Я — уже сейчас! — чувствую прилив новых сил и бодрости. А что дальше будет? А дальше — ой-ой-ой! И другая жизнь.

Нет, мир спасать я больше не буду. От этого волосы секутся. Впрочем, можно купить другой бальзам… Нет, как ни крути, а все так изменится, как мне даже в страшном сне не снилось! Да. Решено.

… А он? А что — «он»? «Он», видите ли… Да мало ли что — он! Да он вообще — ни мало, ни много. Обратит внимание, что мир мой перевернулся — уже хорошо.

Впрочем, нет. Не хорошо. Мало. Надо, чтобы заметил. Нет. Не только заметил, но и обратил внимание. Нет. Не только обратил внимание, но и удивился, мол, а чего это такой бардак?

Нет. Этого мало. Пусть будет в шоке. Точно. Надо так шокировать, чтобы на всю оставшуюся не со мной жизнь заметил, что обратил внимание.

Вот оно. Это уже почти откровение. Как, оказывается, просто все в этой жизни — стоит лишь подумать, в кои-то веки!

Нет, что-то надо кардинально поменять. Надо срочно прислушаться к ощущениям. … Нуууу… Приятные… Приятно, но надоело. О! Точно! К голосу разума! Где твои голосовые связки, разум? На дворе двадцать первый век, а у тебя до сих пор ангина?!

Ну, что же делать? Что делать? Чернышевский уж на что был умный мужик, но ведь — мужик. Кстати, а кто меня с ним познакомил? Не помню… Почему Чернышевского помню, а самое интересное — нет? Вот ведь… Старость подкралась незаметно. А что будет после коммунизма?

Нет. Решено. Да. Нет. Да. Ладно. Я потом подумаю. Нет. И плевать мне, как на меня посмотрят!

— Да, девушка, пробейте эти чулки.

Смешная

— Привет. Как дела?

— Привет-привет. Какие дела, если с тобой приходится разговаривать?

— Мне попозже зайти?

— Нет уж, давай сейчас. Попозже — представляю, что будет. Ну, рассказывай.

— Что?

— Черт побери… Это я должна знать, что ли?

— Извини.

— Ладно. Ты тоже. Ну, что у тебя стряслось?

— Да все хорошо. Сердце вот только болит.

— У меня тоже. А еще душа томится и стенает. А еще бессонница, а еще полнолуние, а еще ты…

— Ну, ты как всегда. У меня, правда, кажется…

— Конечно, как всегда. А ты чего ожидала? Вот видишь, тебе уже кажется. Поболит и пройдет. Не отвалится же.

— Смешная ты.

— Да, я смешная. А ты — смешна. Разницу улавливаешь?

— Ага.

— Замечательно. Загрузила меня, а сама ржет сидит. Занялась бы чем-нибудь общественно-приятным лучше, чем лясы-то точить. У тебя два бонсая в очереди на пересадку, ты ждешь, когда они сами это сделают?

— Да, точно. А еще к пасхе надо все игрушки из-под мебели повыковыривать, порядок навести, яйца там всякие опять же…

— Вот и я про то.

— Ну да. А что там в мире?

— Включи телик да посмотри.

— Не хочу. Ну его…

— Ну и дура.

— Сама такая.

— В отличие от тебя, я это не оспариваю.

— Ладно, я пойду, да?

— Да, иди, да. Скоро обратно-то ждать?

— Не знаю. Надеюсь, нет.

— Вот и я все надеюсь и надеюсь…

— Спасибо тебе.

— Завсегда рады. Будете проходить мимо — проходите.

— Пока.

— Пока.

 

Отошла от зеркала, села на диван. Аутотренинг закончился.

Жить можно

Робинзониада Гавриловна вела хозяйство, когда ее вдруг окликнули.

— Ваши документы, мадам.

— А на брудершафт? — всего и успела возразить почти уже потерпевшая.

— Только после вас.

Бедной женщине ничего не оставалось, как принять на грудь всю тяжесть проходящего.

Но, пережив, стряхнув с себя его остатки, она снова принялась за старое. Старое было недовольно, но делать все равно нечего — в стране кризис. Поддавшись на переговоры, старое вымолило себе прощение и проценты.

А далее случилось нечто совсем непредвиденное: Робинзониада Гавриловна вдруг, неожиданно для самой себя, пришла к выводу. Но тот оказался занят. Обманутая и сломленная жизнью, она попыталась взять себя в руки. Но руки, тянувшие все хозяйство, не были рассчитаны на такую ответственность. И, запутавшись, кто из них первая — левая или правая, лишь оставили неизгладимый след внутренней борьбы Робинзониады на внешней стороне души.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не одно но, которое долго плакало и просилось обратно. Перед этим устоять не смогли даже обстоятельства места и семейные, что уж говорить о бедной женщине, которой ничего не оставалось, даже, когда она очень вежливо просила. Пришлось ему дать место под солнцем и напоить молоком. Старое, конечно, тотчас же взревновало — да не тут-то было. Было но. Ничего не поделаешь, старое смирилось и написало в дневнике «И это все о но…» Облегчив душу, как после исповеди, оно принялось за, но с новым восторгом. Робинзониада внезапно осознала, что разбогатела очередной бедностью — и ей стало жалко себя со страшной силой, которая долго и с надрывом уходила, не попрощавшись. Но всякой идиллии в конце концов приходит конец.

— Хороший день, — подумала Робинзониада Гавриловна, засыпая. — Ничего так, пятница. Жить можно.

18.218.129.100