Человек, построивший город

Завтра А. П. Горбатикову — 80 лет. Родился Александр Павлович Горбатиков в селе Ивановское, под Тулой. Шутит: «Я тульский самоварник!» После семилетки поехал в Москву к отцовой сестре. Попасть в школу ФЗУ не удалось — уже не было мест. Поискал по объявлению удачи в Электростали — да там такой воздух тяжкий показался после деревенского, что махнул рукой и вернулся домой. «Сашка, ну, чего будешь делать?» — с подходом к нему председатель колхоза. «Чего? Работать буду». А у председателя уж дней десять лежала заявка из районной колхозной школы: «Пойдешь на пчеловода учиться?» Согласился сразу. «Ну, все, собирай харчи, завтра тебя отвезут».

«О! — вспоминает Александр Павлович, — если бы не война, я никогда в жизни не променял бы эту специальность ни на какую другую». Пасека стояла в черемуховой роще. Сашке досталось продолжать труды старенького пасечника, почти ослепшего Кузьмы Лукьяновича. Прикинул, что пасека очень уж мала. Стал наседать на председателя, подкупили еще ульев. Стал наседать дальше: «Гречиху надо сеять в три срока, чтобы медосбор продлить». «Ну, Сашка, с тобой не соскучишься», — отмахивался председатель. А подумал-подумал — и согласился. Был в деревне еще один пасечник — сам по себе. В первую мировую он попал к немцам в плен, ухаживал за пчелами у хозяйки. А, когда уезжал домой, она подарила ему одну пчелосемью. Так и развел пчел, но скрытничал, не делился этой наукой. Да только от Сашки-то не удалось ему отделаться. Парнишка быстро нашел к нему подход — стал его лошадь водить в ночное. Около двух лет занимался Саша пасекой, работал уже без сетки — не жалили пчелы. Как уж полюбил он свое дело, но — война! Призыву еще не подлежал, не было 18-ти лет. Но осенью 41-го пригласили его в сельсовет и назначили старшим гуртовщиком — немец стал подходить к Туле и надо было угонять в тыл скотину из трех колхозов. Дали шесть человек сверстников, дали лошадь с седлом. Собрали за пять дней гурт, тронулись по указанному маршруту. Да вышла большая проблема — скотину эвакуировали и из других мест. Первый гурт пройдет — траву стравят, а тем, кто следом движется, кормить скотину нечем. Да и травы-то к осени уж чуть. И хотя на руках был документ, обязывающий «оказывать содействие», в деревнях его не спешили оказывать. Что делать? Нашелся один мужичок, сжалился над парнем: «А ты, сынок, отклонись маленько в сторону». Точно — куда легче стало. Но тут — холода. Овцы начали падать. Хорошо, что подоспело новое распоряжение — если скот оплошал, то разрешили раздавать по людям. Как, скажем, захромает корова, гуртовщик к жителям: «У кого коровы нет?» И не то что благодарили люди — обнимали, плакали, тащили, кто чем мог поделиться…

Вернулся Александр с ответственного задания обратно в свою деревню и стал готовиться ехать в военкомат. Но не успел — вошли в деревню фашисты. Он высунул голову из сеней, — а немец с него шапку — хвать! А двое других — за шиворот. Собрали парней человек десять и погнали на гумно. Велели тащить солому на конюшню. Зажгли от этой соломы немцы конюшню, а потом стали сгонять тех, кого хватали, в амбар. Человек 50 закрыли там, дверь приперли косилками, а в доме напротив установили пулемет. Пока сидели-гадали, как сбежать, что-то все притихло вокруг. Оказалось, ушли немцы, а как прикрытие себе повели сзади деревенских стариков. Следом и наши деревню заняли, и амбарный плен закончился:

Призван был Александр Горбатиков на Брянский фронт в запасной стрелковый полк для подготовки в пехоту. И захотел пойти учиться на офицера.

Отобрали таких желающих человек 20, посадили в «телячий» вагон и отправили в Москву. Но вышла по дороге большая неприятная оказия. Те, кто постарше, разведали, что в соседнем вагоне «едет» водка. Договорились как-то с сопровождающим и наменяли у него мешка два бутылок. Все это открылось, и привезли стремившихся к офицерскому званию в Краснопресненскую комендатуру Москвы. Входит генерал с сопровождением. Арестованных выстроили. «Да, хороши вояки! Вы чью водку выпили? Ведь вы выпили водку для раненых, для рабочих, что сутками не спят:» Это был комендант Москвы генерал-майор Синилов. По его приказу всех оформили в маршевую роту, не разбираясь, кто пил, кто не пил, и — на Калининский фронт. И пошел новобранец Александр Горбатиков по Калининской области, по болотам: И дошел в 1944 году до Витебска. Там в атаке был тяжело ранен — пуля ударила под лопатку и выскочила недалеко от сердца. Легкое налилось кровью, нечем стало дышать, сознание затуманилось. Откачали кровь, на повозку, потом на самолет — и в полевой госпиталь. Через неделю стал вставать, хоть и ругали врачи за это: ранение было очень серьезным, в госпитале в Казани пришлось пролежать четыре месяца. Потом опять на фронт и направление в танковую школу. Выучился на заряжающего пушки на самоходной установке и попал на 3-й Белорусский фронт: Прошли всю Литву. Приехал командующий армии: «Ребята, мы вас готовим для вступления в Восточную Пруссию». Одели «ребят» поновее, оружия прибавили — танков, минометов. Подошли к границе Пруссии. Стоит большой фанерный щит, а на нем черной краской: «Вот она проклятая Германия». Недавно в телевизионной хронике ко Дню Победы Александр Павлович увидел этот щит еще раз:

Вступили в город Гумбинен. Город был забит беженцами — на повозках, на колясках, на велосипедах. В операции участвовала танковая дивизия, а пехоты было мало. Командир танковой группы выглянул в открытый люк, а кто-то из толпы выстрелил в него. Командир был ранен и упал. Видевшие это танкисты решили, что он убит — их любимый командир. «Бей гадов!» — не выдержали нервы. И пошли давить танками. «Наделали делов:»

«Я был закаленный трудом человек. То, что я делал, я всегда делал с радостью, не насильно. А работал, считай, с детства. Работал на водяной мельнице. Рожь косил со старшими. Раньше всех из сверстников. Выстраивались все мужчины. Впереди ставили самого сильного. Он как махнет — успевай давай! Но и у меня сила была.

Тяжело пришлось только на войне, — вспоминает Александр Павлович. — Был случай, когда из 40 человек роты нас осталось трое. Ох, как тяжело было терять ребят: Меня заставили собрать у убитых документы. Сколько я ходил среди них — наклонялся над каждым и плакал, плакал, плакал:»

В феврале 1945-го под Кенигсбергом старшина Горбатиков был вновь тяжело ранен. В госпитале долго был в беспамятстве. Провалялся семь месяцев, перебитые ребра срослись, а осколок в легком остался. То ничего — а то опять кашель с кровью. Профессор из Москвы категорически настоял на операции. «На этом моя война кончилась». Но служил Александр Павлович до 1947 года.

Судьба забросила Горбатикова в Голицыно — от военно-строительного управления он принимал кирпич с Голицынского керамического завода, где работали пленные немцы. Командир части разрешил и жить пока в Голицыне. После демобилизации возвратиться в родные края не пришлось — не к кому было. Отец создал новую семью, а мама уехала к брату в Иркутск. Хозяйка квартиры за его доброту и помощь пожалела солдата: «Саш, куда тебе ехать, оставайся здесь, я тебя пропишу». И прописала. Работать Александр сначала остался на прежнем месте, но обстоятельства повернулись так, что пришлось уйти. Что делать, как жить? Ни специальности, ни денег — ничего. Начал подрабатывать по людям. Кому терраску сладить, кому что еще. Потом устроился в Кобяковский промколхоз на музыкальное производство — стал изготавливать грифы для гитар. В трудовой книжке появилась запись: «мастер-гитарист». Потом вторая — «начальник кирпичного цеха» сначала приписанного к райпромкомбинату, затем — к Голицынской швейной фабрике. Подсобрал денег и купил в Захарове весь гнилой домишко пять на пять аршин. А все же — своя крыша над головой. Вызвал маму из Иркутска. Вскоре пришел в колхоз новый председатель — Кондратий Тарасович Пышкин и прирезал к домику Горбатикова землицы. И стала жизнь потихоньку налаживаться.

В кирпичном цехе был адски тяжелый труд. Начальников периодически снимали с работы за невыполнение плана. Но Горбатиков, что называется, уперся. На Голицынском керамическом выпросил списанные вагонетки, приобрел кирпичный агрегат, соорудили в цехе новую печь для обжига — и в результате в четыре раза увеличили производство кирпича. Когда цех закрывали за ненадобностью, женщина работавшая на агрегете, упала на колени и стала целовать агрегат. До этой механизации в цехе работали на уровне 18 века…

Александра Павловича заметили в районе и в 1961 году взяли на работу в горком партии инструктором по строительству и транспорту. При Н. С. Хрущеве горкомы реорганизовали — создали отдельно сельскохозяйственные и промышленные. А. П. Горбатикову предложили должность инструктора в промышленном горкоме, но он находился в Наро-Фоминске, и Александр Павлович отказался. Жена посоветовала обратиться на фабрику «Военохот-2» — там требовался главный инженер. В главном управлении гоняли-гоняли его по разным вопросам так, что он вспылил: «Ну, не нужен — так не нужен!» Нет, ответили, как раз нужен. Приняли и не пожалели. Опять была у А. П. Горбатикова возможность развернуться, реализовать мудрую хозяйственную сметку. Изучил возможности предприятия — и за дело. Обновил весь машинный парк, сделал котельную, пилораму, оборудовал заготовительный цех, открыл лакировочный цех. Опять в районе о нем добрая молва пошла. Вызывает Горбатикова Валентина Яковлевна Чистякова, первый секретарь горкома партии: «Ты чего это, Александр Павлович, у чужих работаешь? (То есть, в военном ведомстве). Давай переходи начальником на Звенигородский ремстройучасток. Плохо там дело, ничего не строят, пьют безбожно:» На второй же день после беседы Горбатикова — туда. Вскоре присмотрелся и добрую половину выгнал: пьяниц и лодырей.

Чтобы зайти на территорию участка, надо было надевать резиновые сапоги — и то грязь перелетала через голенища. Станки стояли под навесом, ничем не защищенные. Никаких цехов заготовительных не было, сушилки не было. Главный инженер управления сразу понял, какой человек взялся за работу: «Слушай, Горбатиков, доведи здесь все до ума. Деньги будут. Берешься?» «А чего ж, если деньги будут». И пошло дело. В план сразу включили строительство заготовительного цеха. С фабрики «Военохот» привезли списанные станки, восстановили. Разместили сразу там, где запланировали цех, — а чего же таскать туда-сюда. Выписал аккордный наряд: «Ребята, давайте». «А не обманешь?» Вспоминает: «Знаете, как они работали? Только русские могут так работать! Радостно было видеть». К зиме вошли в цех.

«Ну, вот везло мне на хороших людей. Везло», — говорит Александр Павлович. Развернулся здесь — никуда уходить не хотелось. Но вызывает Валентина Яковлевна: «Я была там у тебя: Хватит тебе там работать. Пройдешь депутатом по Лесному городку — будешь зампредом исполкома по строительству». Депутатом Горбатикова выбрали, а на второй день после выборов он приступил к своей новой должности.

Исполком ютился в здании, где теперь в Одинцове 1-е отделение милиции. Горбатиков сидел в одном кабинете с еще одним зампредом — Д. И. Астаповым. Как-то к ним по дачному вопросу приехали знаменитые тогда актеры Алла Ларионова и Николай Крючков. В кабинете была такая теснота, что актриса ушиблась об угол стола. Она элегантно подняла край юбки: «Коля, посмотри, нет синяка?»: По генеральному плану застройки города здание новой администрации (нынешнее) должно было появиться на месте пруда с четырехметровой глубиной. Но строительство представители «10-го ящика» (метростроевское управление 10-А) никак не начинали: «Площадка плохая». Горбатиков с помощью В. Я. Чистяковой все же толканули эту стройку. И пошли большие дела, самые, пожалуй, главные в жизни Александра Павловича.

Во-первых, была решена проблема больницы для города. Построили роддом, корпус, где разместились стационарные хирургическое и терапевтическое отделения. Роддома еле-еле добились. Предусмотрительный Горбатиков, когда строился военный госпиталь, смог загодя «воткнуть» подвод водопроводных и канализационных сетей к несуществующему еще роддому. В Московском управлении здравоохранения отбивались от одинцовцев, как могли: «Мало ли, что проект есть. Не одни вы такие. Вот если обеспечите канализацию и водоснабжение:.» «Да у нас все это уже готово». Не поверили. В воскресенье прибыли на место: «Показывайте». Осталось только люки колодцев открыть. И началась стройка. По инициативе исполкома подключились многие предприятия района, и роддом был сдан на два месяца раньше срока.

При Горбатикове из Одинцова была выведена свалка, решались вопросы канализации, водоснабжения — ведь город только начинал строиться. Были построены две эстакады — на Минском шоссе и в Отрадном. «Горбатиков, как же тебе это удается?» — удивлялись коллеги из других районов. Он, наверное, и не смог бы ответить на этот вопрос. К высокому начальству ходить не боялся и за свое дело стоял горой. Возникла необходимость строить в городе школу. Поехал к председателю Мособлсовета Козлову: «Я знаете чего к вам приехал:» А тот: «Да денег просить!… Школу? У нас такая очередь на жилье, а ты школу? Кто у вас основные застройщики? Вот у них и проси!» — и выставил Горбатикова за дверь. Тогда действовало постановление Совета Министров, что школы и дороги должны строиться за счет средств местных Советов. У которых таких средств не существовало.

И стал Александр Павлович думать: «Стой, а почему мы должны давать разрешение застройщикам по сути за просто так?» Тем более, что основными застройщиками в Одинцове были денежные в те времена ведомства — метрострой (Управление 10-А) и военные. У «10-го ящика» был куратор Смирнов — в правительстве, что называется, дверь ногой открывал. Он как-то сказал: «Ты, Александр Павлович, ящиком нас не называй. Мы не ящик, а сундук с деньгами». Метро для этой организации тогда было мелочью, ведь в основном они строили шахты для ракет по всей стране. Но, когда Одинцовский исполком предложил «ящику-сундуку» за отвод земельного участка 25 процентов от стоимости объекта выделить на строительство объектов соцкультбыта, там встали на дыбы: «На каком таком основании?» И Смирнов пошел к Косыгину — председателю Совета Министров. Дескать, Одинцовский исполком необоснованно требует с нас деньги. Косыгин поинтересовался, сколько именно. Походил, помолчал. Вызвал министерского плановика: «Сколько вы выделяете средств Одинцовскому горсовету на строительство жилья?» «Ничего не выделяем», — ответил плановик. Тогда Косыгин обратился к Смирнову: «Слушай, а может, они и правильно с вас требуют?» И осталось после этого одинцовской местной власти оформить все документально. Во-первых, был сделан проект застройки пяти микрорайонов с соответствующими расчетами — количество жителей и что требуется для их жизни, стоимость каждого объекта и кто будет строить. Затем подготовили проект совместного постановления Моссовета и Мособлсовета — и дело пошло! Долевое участие давало реальные и удивительные по тем временам результаты. Не обошлось и без курьезов. Политиздату ЦК КПСС, наметившему расширяться в нашем районе, вменили в обязанность строительство Дома пионеров. Это было принято как оскорбление. Председателя исполкома А. А. Галактионова и его боевого зама по строительству А. П. Горбатикова вызвали в Центральный Комитет партии. «Два холеных мужика» просто накинулись на представителей одинцовской власти: «Да вы знаете, что мы ведем строительство на партийные взносы!…» «А нам какое дело», — отпарировал Горбатиков. И председатель слегка разбушевался. В общем, смело себя повели. После «беседы» к Горбатикову раза три приходили согласовывать строительство, настаивая исключить Дом пионеров. Он стоял на своем. Сдались: «Ну, ладно:» Так появился в Одинцове нынешний Центр эстетического воспитания. А сколько школ было построено без областных денег! Не выполняют застройщики договоренности, Горбатиков хлоп — «заглушку» им на продолжение работ. Некоторые обманывали, поначалу соглашались, а сами ничего не делали. Завод «Коммунар», например, все не приступал к строительству седьмой школы. И даже прислал к Горбатикову корреспондента «Известий» с готовой разоблачающей статьей о порочной практике строительства в Одинцовском районе. Но решение власти было безупречно оформлено документами, статья так и не появилась, а школа была почти готова к началу учебного года.

Увы, одной статьи мало для того, чтобы рассказать обо всем, что сделал в районе Горбатиков, перечислить все, что он строил. Те, кто знал его, кто работал вместе с ним, дают оценку без комментариев: «Он построил Одинцово». А он сам с удивлением возражает: «Да разве я один строил?»

После первого нашего разговора Александр Павлович признался, что не спал всю ночь и боялся, что корреспондент «выпятит» его одного. Когда мы встретились во второй раз, Александр Павлович первым делом вручил мне список тех, с кем он работал — 20 человек. Целая Доска почета в его благодарной памяти.

В скромном до предела доме Горбатиковых — том самом, купленном после войны и расширенном под семью, царит тихая, мирная любовь. Здесь практически всё — и стены, и мебель — сделано руками хозяина. Сын Александр — военный летчик, подполковник, дочь Татьяна — врач, несколько раз в буквальном смысле вырывала отца из рук смерти: Жена, Мария Евтиховна («она у меня — одна и единственная») не удержалась, тихо выдохнула: «Что угодно, только бы он был:» А мне хочется добавить — пока будут такие, как он, все у нас в России будет.

3.129.22.135