"Отнятое детство" Виктора Лашкова

Как мало осталось среди нас непосредственных участников сражений Великой Отечественной войны. Один за другим уходят из жизни и те, чье детство было опалено теми 1418-ю огненными днями и ночами. Время все больше и больше отдаляет нас от того великого, единого ПОДВИГА советского народа. Что будем вспоминать уже лет через десять-пятнадцать в День Победы, в День памяти и скорби мы, внуки, правнуки, праправнуки тех, кто выстоял, выжил в сороковых годах прошлого столетия? Старые фильмы о войне сохранятся в архивах телевидения, и некоторые из них, возможно, еще будут транслировать. Хочется верить, что к тому времени не прекратят свое существование городские и сельские библиотеки, и там можно будет без труда «откопать» литературу о Второй мировой. Надеюсь, не будут стоять обшарпанными, запущенными воинские мемориалы, и в памятные дни здесь будут звучать стихи, песни военных лет и … выдержки из статей о нашей истории, опубликованных в прессе, в том числе и в Одинцовской районной газете «Новые рубежи».

В конце ноября прошлого года в нашу редакцию передали исписанную мелким почерком обычную школьную тетрадь. Житель Одинцова, подполковник запаса РВСН Виктор Федорович Лашков оставил на ее страницах свои воспоминания о Великой Отечественной войне, о первых ее днях. «Хотя в ноябре 1941 года мне исполнилось лишь семь лет, многие события того времени настолько отчетливо врезались в память, словно все это было вчера. Находясь сейчас уже в преклонном возрасте, считаю необходимым ряд своих воспоминаний донести до молодого поколения и, прежде всего, до моих внуков, чтобы все они отчетливо поняли из рассказов юного очевидца событий тех дней — как страшна война», — написал во вступлении к своему повествованию Виктор Федорович.

В декабре мы побывали у него дома. Недавно он перенес инсульт, теперь с трудом передвигается, с трудом разговаривает. Справиться с недугом помогает жена Валентина Сергеевна. Лашковых часто навещают (живут в Москве) дочь Елена и двое внучат-школьников. «Может, что и опубликуете из этой тетрадки. Я назвал свою самодельную брошюру с воспоминаниями «Отнятое детство»… Скоро и от моего поколения никого на земле не останется. Так пусть хоть эти строчки сохранятся для последующих поколений», — сказал Виктор Федорович…

Рассказы о военном детстве занимают в его тетради 26 страниц. Увы, мы не можем опубликовать все до последней строчки — газетная площадь ограничена. Поэтому, предлагаем краткие выдержки из «Отнятого детства» Виктора Лашкова:

ОТЦЫ УХОДЯТ НА ВОЙНУ

— Перед войной наше семейство жило в своем «родовом имении» в деревне Скоротово. Отцу в 1941 году исполнилось 32 года, маме — 28 лет. Было четверо детей в возрасте от двух до десяти лет… Папа работал председателем скоротовского колхоза, мама — там же бригадиром. Осенью 1940 года получили очень много продуктов за «трудодни». Все бы хорошо, но в деревне отсутствовали электричество, газ, телефон, радио. Кто принес весть о войне, не знаю. Видимо, посыльный из звенигородского военкомата. Но эта весть с быстротой молнии разнеслась по деревне. Люди бегали из дома в дом — делились страшной новостью. Многие женщины плакали. Мужчины уходили в военкомат. Многих из них я больше не увидел. Завершив дела по передаче «власти» в колхозе, начал собираться в военкомат и папа. Надев подготовленный мамой вещмешок, он направился к выходу. С ним вышли мама и я. За недостроенной изгородью отец наклонился, взял меня на руки и со слезами поцеловал. С мамой они пошли к шоссе, а я, сев на слегу забора, смотрел им вслед. На ум почему-то приходили слова из бодрых довоенных песен: «Если завтра война, если завтра в поход — мы сегодня к походу готовы», «Полетит самолет, застрочит пулемет, загрохочут железные танки». Потом подумал — наши сильные папы идут в поход, вот встретят немцев, зададут им перцу, разобьют и скоро вернутся домой с победой…

В НЕБЕ — ФАШИСТСКИЕ СТЕРВЯТНИКИ

— Радио, телевидение (в связи с их отсутствием) не доставляли нам плохих известий с фронтов, пресса не пыталась восполнить этот «недостаток», и вскоре мы снова спокойно ложились спать. А в одну из ночей мама разбудила нас с тревогой в голосе: «Дети, быст­ро вставайте и одевайтесь». Через пару минут мы были на крыльце. С запада высоко в небе нарастал нудный гул самолетов. Вдруг небо прорезали голубые лучи прожекторов, в том числе и «нашего», стоявшего на огородах в конце деревни. Послышалась стрельба, и к земле потянулись нити трассирующих пуль. Загорелся клевер, скошенный на поле за конюшней. Стало светло, как днем, и страшно. Мама привела нас в угол сада, под черемуху. Села на насыпь у погреба, мы все, как цыплята к клуше, прижались к ней. Мама перебирала руками, как будто пыталась прикрыть нас от этого ужаса. Так просидели около часа, пока все не стихло, а со стороны Москвы не показались отблески пожаров… Утром конюх, хромой дядя Федя, рассказывал, что нашел несколько пуль в бревнах конюшни.

По указанию властей по полю были разбросаны бороны зубцами вверх — для предотвращения посадки вражеских самолетов с десантом. Несколько позже за прудом появилась зенитная батарея с девушками-зенитчицами. Помню, как один из самолетов спикировал на них, а затем сбросил большую бомбу на железную дорогу, но промазал.

В ПРИФРОНТОВОЙ ЗОНЕ

— В Скоротове стояли прожектор, зенитная батарея. В лесу у железной дороги — дальнобойное орудие, в кювете шоссе обустроили пулеметное бетонное гнездо. На мосту между Введенским и Скоротово были установлены два фугаса… Мы перебрались жить в землянку, во время одного из авианалетов рядом с нею упала бомба (наши солдаты откопали засыпанного землей моего деда, погибла корова)… Видел, как упал в Введенское наш «ястребок» (сгорели два дома). Видел листовки: «Вы находитесь в железном кольце, сдавайтесь! Листовка — пропуск» (мать сожгла). Видели с мамой, как в тихую, морозную погоду немцы жгли Ершово… Весной 1942-го один сапер подорвался при разминировании (похоронили на восточном склоне оврага в районе Скоротова).

ШИНЕЛЬ

— Однажды ко мне прибежали мои ровесники и начали наперебой рассказывать, что у лесочка услышали мощный взрыв, оглянулись и увидели, как высоко к небесам взлетела шинель. Решили, что подорвался один из минеров. Мы надумали найти эту шинель… Глядим, на одном из кустов висит, вся мокрая, грязная. Взяв ее за полы и рукава, поволокли в деревню. Решили бросить ее у меня в сенях. Через некоторое время приходит мама и говорит: «Какой-то солдат пошел ремонтировать телефонную линию. Скользко, и он несколько раз упал, вымазался весь. Повесил на куст шинель, чтобы просохла. А она пропала… За утрату военного имущества командир пообещал отдать под трибунал. А там дело известное — трибунал. Так жалко этого мальчишку…» И вот мы снова волочим шинель. Положили ее у входа в солдатскую землянку, робко вошли внутрь и сообщаем: «нашли чью-то шинель, может ваша?» Один из солдат стрелой выскочил наружу. Вернулся сияющим, расцеловал нас и усадил за стол… Домой мы возвращались важные, как индюки. Еще бы: ведь спасли человека от ожидаемого трибунала!

НЕОБЫЧНЫЕ ЛОШАДКИ

— Одним из самых трудных периодов для оставшихся в нашей деревне женщин и детей была сельскохозяйственная весна 1942 года. Отсутствовала всякая тягловая техника, мама, ее подруги впрягались в плуги вместо лошадей. За этим и застал женщин отряд кавалеристов, направлявшийся по шоссе в сторону Звенигорода. Один из кавалеристов вдруг отделился от группы и поскакал в нашу сторону. Подъехав, спросил, где председатель. Тот вышел из-за забора соседнего сада. Кавалерист вынул клинок из ножен и поехал прямо на Федора Ивановича, крича: «Ах ты, тыловая крыса! Мы кровь проливаем, а ты наших женщин в плуг впряг?! Зарублю, гадина!» А Федор Иванович, отворачивая рукой морду наступающего на него коня, спокойным голосом ответил: «Тихо, не кипятись. Слезай с коня. Может он один из тех, кого всех под гребенку забрали для вас из нашего колхоза? Давай меняться: отдай мне коня — я его впрягу в плуг, а в обмен садись на любую из этих баб и догоняй свою часть…» Кавалерист как-то сник, несколько секунд стоял в явной растерянности. Потом вложил клинок в ножны и, пришпорив коня, поскакал прочь. «Ну что, бабы, кончаем перекур», — сказала мама, берясь за ручки плуга.

КУХОННАЯ ПОЛКА

— До войны на ней всегда было что-нибудь вкусненькое: пирожки, пшеничные лепешки, кругляш пахучего хлеба. А потом настал голод. В первые месяцы войны, прибегая из школы, я тщательно обследывал эту полочку, но к моему великому сожалению она всегда была пустой. Я не переставал удивляться, как выживали тараканы, если в доме практически не было съестного?

В декабре 1941-го, «вооружившись» санками и топорами, мы ходили за Звенигород, по местам боев. Отыскивали замерзшие трупы лошадей и запасались этой кониной. Так дотянули до весны. А там началась «охота» на лебеду, крапиву, щавель, липу. Собирали на полях прошлогоднюю картошку, из крахмала делали лепешки — вкуснятина!

«БЕРИ, ФРИЦ. МЫЛА НЕ НАДО»

— Как-то мама, собрав кое-что из вещей, поехала на рынок в Голицыно. Мы с нетерпением ждали ее возвращения, надеясь на гостинцы… Наконец, она вернулась. Достала из сумки горбушку хлеба, разломила ее на четыре части и раздала нам. Я спросил ее: а себе? Она ответила, что свою долю съела в поезде. Чуть позже она рассказала мне следующее. После рынка стояла на платформе, ждала поезд. Достала горбушку, намереваясь отломить кусок, но передумала и убрала хлеб обратно в сумку. Неподалеку работали пленные немцы. Один из них, воровато озираясь, приблизился к маме. Разжал кулак с кусочком мыла на ладони и прошептал: «Матка, битте брот». После короткого колебания мама отломила от горбушки кусок и протянула немцу: «На, фриц, мыла не надо!» Немец с жадностью выхватил хлеб и удалился, повторяя: «Данке шён, данке шён». Я сперва был поражен поступком мамы, но затем поддержал ее. И она ответила: «Я рада, сынок, что война не сделала тебя зверенышем».

«ТЫ ЗНАЕШЬ, МАМА, КОНЧИЛАСЬ ВОЙНА»…

— Моя дочь как-то спросила: «Папа, а как ты воспринял известие о победе? Видимо, от радости прыгал до потолка?»

Война уже шла к завершению, и все же, сообщение о ее окончании ошеломило многих, в том числе и меня. В то утро я шел в школу. При подходе к ней удивился необычной тишине. На крыльце стояла заплаканная учительница, которая прерывающимся голосом сказала мне: «Мальчик, сегодня занятий не будет — кончилась война». Оглушенный этим сообщением, я побрел домой. В голове роились мысли: раньше я был маленьким мужичком, а кто же я теперь? Вдруг понял: я — мальчишка, у которого война отняла детство…

Подготовила Ася МИТРОНОВА.

Фото Юрия НИКИФОРОВА.

18.221.53.5